«Нет! – зарычал на себя Теодор. – Ты не превратишься в эту тварь. Отец пожертвовал собой ради тебя! Ты должен добыть эту память! Отец этого хотел!»
На последней ступени он споткнулся, пальцы скользнули по камню, и Тео упал, чуть не впечатавшись подбородком в скальный выступ. Дрожа, он сел и посмотрел на руки: порез снова кровоточил – от падения? Или?..
Времени думать не было. Тео бросил взгляд вверх, и дыхание перехватило. Над головой нависали миллионы черных камней, сложенных в великую башню, которая глядела на него сверху сотнями пустых бойниц. Где-то в вышине, словно среди черных облаков, едва виднелись очертания пика.
Преодолевая дрожь, Теодор встал на колено. И вдруг…
Полы плаща взметнулись от сильного ветра, разметавшего волосы. Не просто сквозняк – настоящий смерч налетел в единое мгновение. Вокруг Теодора завертелись потоки воздуха, что-то замелькало, заблестело, рассыпалось яркими вспышками и звоном, и из самой середины смерча вывалилась пестрая фигурка. Кобзарь качнулся, схватился руками за шляпу, потом увидел Теодора, бросился к нему и упал на колени.
Глаза Глашатая оказались перед самым лицом Тео – два огромных безумных блюдца, голубое и зеленое. Кобзарь вцепился в рукав Тео и заорал:
– ОН ПРЕДАЛ ИХ!
Ветер рвал и метал волосы, раздувал перья на шляпе. Тысячи бирюлек звенели и дребезжали вокруг лица Кобзаря, задевая Теодора по щекам, а музыкант все орал:
– ПРЕДАЛ! СЛЫШИШЬ?!!
Потом обернулся к вихрю и рявкнул:
– ПРОЧЬ!!!
Смерч заревел и загудел, завертелся быстрее и вытянулся вверх. Затем изогнулся, словно в танцевальном па, и уплыл в сторону, унося обрывки блесток, бумажек и лент.
Гул приутих, и Кобзарь помог Тео подняться.
Он предал их. Ярость бросилась Тео в лицо так, что ему почудилась пощечина.
– Ворона! – рявкнул он.
А думали, это он, Тео! На миг его охватило злорадство, ведь бывшие друзья поняли, кто на самом деле предатель! Что они теперь думают о нем, а?
– Нет! – Лицо Кобзаря погрустнело. – Это Йонва!
Теодор вытаращил глаза на Глашатая. Ему почудилось, что он ослышался.
– Что-о?
– Они не знали! Он запудрил вам мозги! Йонва – величайший лжец в мире! Он обманул вас всех! Я же говорил вам не ходить в Ищи-не-найдешь!
Тео показалось, голова оторвалась от тела и поплыла куда-то вдаль. Не может этого быть! Йонва – предатель? Зачем?
– Я потом объясню! Тео! – продолжал кричать Кобзарь. – Йонва их подставил! Они пытались его вывести, лишний выигрыш, понимаешь?! И она их поймала!
Какое-то время Тео соображал, и два блюдцеобразных глаза Кобзаря яростно сверкали на него.
– Теодор, ты понимаешь, что я сказал?! Госпожа… она… они…
Глашатай не нашел сил говорить дальше, только затряс руку Тео, чуть не отрывая рукав. У того перехватило дыхание. «Они должны были пробираться через Тронный зал, и Йонва сказал, что сможет вывести незаметно, но…» Он судорожно соображал, что делать.
Глашатай порылся в кармане, вытащил будильничек, взглянул на циферблат и, побледнев, ткнул в самое лицо Тео:
– Ну же! Скорее!
– Но что… что я могу сделать?
Теодор совершенно растерялся. Мысли метались в голове, одна за другой жаля воспоминаниями. Вот его спутники орут и спорят с Вороной. Раду кидается на Тео. Санда поджимает губы. Санда говорит с Вангели. Предательница! Пристальный взгляд Змеевика.
Вот Тео бежит за Виком по багровым чавкающим топям. Санда стоит возле пещеры майастры, смотрит на Тео округлившимися глазами. А вот они лежат у костра, и ее лицо совсем близко. Так, что перехватывает дыхание. «У тебя есть девушка?» Сердце ухает куда-то в пятки.
Вот друзья держат его за плечи, пока он истошно вопит, отрывая от себя воспоминание для Смерть-цветка. Змеевик хохочет над шуткой Шнырялы. Видит ее раненой, и его лицо перекашивает от ужаса. Шныряла отводит волосы с лица Тео, осматривая шрам, порезанный кинжалом Вангели. Хлопает по плечу. Он сам прижимается к плечу Санды. Чувствует тепло ее рук. Она целует его. Целует.
Ярость. Тоскливое, ноющее чувство боли. Радость. Счастье. Вновь – ярость. Тео почудилось, его сейчас разорвет. Он никогда прежде не ощущал такого.
– Времени нет, Тео. Она говорит с ними. Прямо сейчас.
Тео вновь хотел спросить, что же он может сделать, но вдруг по глазам Кобзаря прочел: все.
– Я могу вписать…
– Да!
– А она согласится?
– Не знаю!
Кобзарь замотал головой. Бирюльки всхлипнули, а один бубенчик хохотнул, словно сбрендивший клоун на похоронах. Теодор посмотрел на высокую неприступную башню. Его пробрал холод. Там зал памяти. Его воспоминания. Его лекарство. Отец просил его спасти себя. Отец пожертвовал собой! Ради него, Теодора! Но теперь…
Мысли метались в голове, сердце рвало на клочья. Раз – и – два, ничего не осталось от него. Удар – ярость. Удар – обида. Удар – страх. И вязнущее, горькое чувство несправедливости, потому что Теодор понял: если он сейчас пройдет мимо, если уйдет, плюнет – боль не исчезнет, а подобно этой тени отправится за ним и настигнет везде.
Можно ли отвернуться от того, кто отвернулся от тебя?
«– Я монстр!
– Но по-прежнему человек».
Внутри Тео все стонало и выло, и холодный ветер метался над пустыней, выжженной в его сердце.
– Хорошо, – кивнул Тео.
– Точно?
Тео кивнул еще – решительно, с силой, а Кобзарь, метнув взгляд на будильник, побледнел.
– Осталось несколько секунд! Времени бежать нет!
Он щелкнул пальцами. Воздушные потоки обрушились откуда-то сверху, Кобзарь задрал голову и что есть силы вцепился в звенящую, трепещущую шляпу. Смерч обхватил их тела сотней воздушных змей, подхватил и со свистом понес куда-то вдаль. Глашатай что-то кричал Тео, он половину слов не слышал, но понял.