Рука парня дернулась, словно он хотел погладить собаку по спине, но удержался. Шныряла, шатаясь, встала на лапы, и Змеевик жестом приказал ей оставаться на месте. Он отвернулся и зашагал к цветам.
– Я первый.
– Стой! – зашипела Санда, но Вик покачал головой:
– Я пойду первым.
– Почему? – напористо спросил Теодор.
Вик растерялся.
– Ну… я старше, – нашелся он наконец.
– И? – мрачно усмехнулся Теодор. – Зато у меня волосы длиннее! Значит, я первый.
Он перехватил нож поудобнее и сделал шаг к черной клумбе, но Змеевик ухватил его за локоть.
– А у меня… у меня оружие больше!
Тео фыркнул:
– А у меня рожа страшнее.
Вик хмыкнул, изогнув бровь, и хотел обойти Тео, но тот преградил ему дорогу. От резкого движения пола плаща хлопнула и задела ближайшее растение. Цветок встрепенулся, поднял головку, белый череп раскрыл рот и… громко заплакал.
Вик и Теодор мигом бросились по тропе обратно. Гулкое всхрапывание прервалось, кто-то забулькал и заклокотал, а потом раскашлялся. Парни обернулись, хрипло дыша. Санда стояла перепуганная, готовая чуть что броситься наутек. В тишине слышался одинокий плач черного цветка. От его безутешных рыданий по коже бежали ледяные мурашки.
Вдруг раздался громкий скрипучий голос:
– Эй, кто там?
Тео, Санда и Вик переглянулись.
– Чего молчите, истуканы? Думаете, я вас не вижу? Ага, особенно этого дылду с мечом, так и проглядишь, ну конечно! Или не к вам обращаюсь? Думаете, тут еще есть кто-то, посреди этой чертовой пустоши?
Глаза Санды, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Змеевик – и тот рот приоткрыл и даже пару раз растерянно моргнул. Голос доносился с середины поляны, где торчала одинокая дверь.
– Чего таращишься, красавчик? Язык проглотил, что ль? Жалость-то какая, в кои-то веки за столько лет пожаловали гости – и надо же, ведут себя как кучка неотесанных деревенщин. Вас что, здороваться не учили?
Вновь повисла тишина. Теодор вглядывался в дверь: женщина, наверное, пряталась за ней. Почему тогда не выйдет?
Теодор еще раз переглянулся со Змеевикоми, все еще сомневаясь, решил отозваться:
– Э… добрый вечер.
– Доброе утро, патластенький, – дружелюбно ответила незнакомка. – А друзья твои как, говорят?
– Э…
Теодор, ошарашенный словом «патластенький», растерянно поглядел на спутников. Шныряла подскочила на задние лапы и вытянулась в струнку.
– Да вроде до этой минуты говорили.
– Ну, слава Полуночи! Еще и говорящие! А то надоело сипух выслушивать, у них одни мыши на уме. Давайте-давайте, ножки в ручки и топайте сюда.
Теодору казалось, что он очутился посреди ярмарки в самый разгар веселья и его пытается заманить к прилавку какая-то деревенская мадам под хорошей мухой. Он ничего не понимал.
– Погоди, – остановил его Змеевик. – Тут что-то не так… Вы кто?
– Ну, здрасте-мордасьте, а вы не знаете? Ты что, заблудился по дороге к булочнику?
Мадам зевнула – судя по звукам, во весь рот, сладко и протяжно.
– Тут что-то не так, – повторил Змеевик, пытаясь собраться с мыслями. – Это ловушка. Нас заманивают.
Парень сжал рукоять меча так, что костяшки побелели.
– Приготовьтесь отступать, – шепнул он.
Незнакомка недовольно крякнула.
– Когда барышня тебя в свои покои зовет, ты тоже вопишь: «Ловушка»? – Она гаденько хихикнула и протянула, словно приглядываясь: – Хотя нет… Нет… Никакая барышня тебя не зовет. Знаю я, кто ты, вижу по твоему лицу. Все барышни твои – гадюки. В прямом смысле.
Вик ахнул, затем выдавил:
– Ни… ничего подобного…
– Ага, пошипи мне тут еще. – Мадам усмехнулась и снова зевнула. – Да не бойтесь, – протянула она лениво, – мои цветы вам ничего не сделают. Только не тревожьте их без цели, идите сюда аккуратненько. Поговорим.
Змеевик протестующе набычился. Теодор все пытался высмотреть говорящую, да и Санда тоже вытягивала шею. Шныряла озадаченно нюхала воздух.
– Ну? Мне что, еще сто лет ждать? Вам дверь хочется открыть или как? Вы же ищете замок, который не сыскать простым смертным, – разве нет? Думаете, я тут первый год, что ль, стою под ветрами и звездами, таращась в пустоту…
Незнакомка грустно усмехнулась.
– Все я знаю. И то, что ждет вас за дверью, знаю. Но так просто не пропущу. Вы должны мне разговор. Идите сюда. Ничего с вами не станется, клянусь… мм… панталонами Волшебного Кобзаря! – Она расхохоталась. – Ну же! От разговоров еще никто не умирал. По крайней мере, если вели их вежливо.
Теодор переглянулся со спутниками. На него будто во время глубокого сна кружку воды вылили: он стоял и ровным счетом ничего не понимал. Что за голос? Откуда он все знает? Что происходит вообще?
– Ну, – вздохнул он, – делать-то что-нибудь надо. Может, все-таки подойдем к двери?
Змеевик расширил ноздри и точь-в-точь стал похож на разъяренного полоза.
– Тебе не кажется, что клятва на Кобзаревых панталонах немного… ненадежна?
Мадам, услышав это, громко и раскатисто расхохоталась – казалось, обычный смех утроили эхом. Тео даже вжал голову в плечи.
– Ненадежна… – протянула она со странной интонацией. – Ненадежна… Вот как? Послушай меня, юнец. Меч твой ненадежен. Рука твоя ненадежна. Подгорное царство отца твоего – гранитное, мраморное, базальтовое – все ненадежным назову. Но только не панталоны Кобзаря.
Теодор сдвинул брови. «По-моему, это уже слишком. Она над нами что… смеется?»
– Впрочем, если вам так угодно, могу поклясться своими цветами. Если я хоть пальцем вас трону, пусть они засохнут на корню, хоть и вечные, как сама Полночь. Существующие столько, сколько длится Макабр – нигде не сыскать таких, потому что растить Смерть-цветы умею лишь я одна. Ступайте сюда наконец, быть может, увидите их волшебство в действии…