Путешествие в полночь - Страница 51


К оглавлению

51

Змеевик посмотрел Тео в глаза – сурово и твердо, – кивнул на тропу.

– Иди. Иди по ней, найди перекресток всех дорог. Может, ты единственный, кто исполнит свое желание в Макабре. Да будет так. Я желаю тебе успеха от всего сердца. Точнее, от той половины, которая пока не превратилась в камень.

Змеевик сжал губы судорожно и безумно, словно перед прыжком в пропасть.

– Хочешь… чтобы я ушел? – недоверчиво спросил Тео.

– Да. Ты свободен от договора.

– А ты?

– Ты не понимаешь… – Голос Змеевика сорвался. – Ничего не понимаешь… – Он приложил руку к груди, как делал тогда, после превращения в змея, и на его лице, обычно таком бесстрастном, проступило отчаяние. – Если ее не станет… Если не станет ее, лучше мне дожидаться, когда время повернет вспять… мертвым.

Змеевик моргнул остекленевшими глазами, опомнился и сдвинул брови.

– Я ухожу!

И он, развернувшись, нырнул в туман.

Теодор остался на тропе, озябший и потерянный. Когда до него донеслось удаляющееся «прощай!», внутри полыхнула ярость. Гнев, раздражение, бешенство. Тео испугался, вдруг от этой ярости мир вновь почернеет, съедая звуки и запахи. Но нет.

Это была другая ярость.

Он глянул на север: где-то там, за кровавой пеленой, мерцает над перекрестком комета. Там второй Замок Смерти и карта-Путеводитель, которая укажет дорогу к родителям.

Тео посмотрел на восток, где в тумане еще слышались хлюпающие шаги Змеевика, и перед его глазами встала Санда. Он представил на миг, что чудовище – босое, грязное, с длинными руками и капающей слюной из раззявленной пасти – держит ее, а она кричит, и в голове у него все помутнело, почернело, налилось лютой, нечеловеческой злобой.

– К черту! – взревел Тео. – К черту!

Он чертыхался и бесился, топая ногами на тропе, разрывающийся между севером и востоком. Потом вдруг остановился. Замер. И, ругнувшись, бросился вслед Змеевику – туда, где виднелись темные ямки с водой, оставленные его сапогами.

– Сколько раз я подыхал! – рычал Теодор. – Сколько раз меня пытались уничтожить! Сожрать, разорвать, утопить, прошить пулями, а я все еще, черт возьми, жив! Все еще жив! И если сдохну, сейчас сдохну – пусть оно будет так. Пусть и сдохну, как собака! Пускай! Раз уж суждено – ну и к чертям собачьим, жрите. Жрите, твари, но вы мной подавитесь!

Тео сам не знал, кому кричал все это. Он просто бежал, спотыкаясь, по следу Змеевика и вскоре увидел на пригорке высокий силуэт.

Вик ринулся ему навстречу, держа меч на отлете, – видимо, из-за тумана решил, что его нагоняет чудище или покойник. Узнав Тео, Змеевик даже растерялся. Опустил меч и, помедлив, указал на следы:

– Видишь? Вот они, босые. Тут их тропка на Багровые топи и проходит, земля как-никак плотнее, чем к западу от нимерицы, куда ты сунулся за покойницкой свечкой. С одной стороны, нам не повезло. Золотая тропа оказалась слишком близко к тропе кэпкэунов. С другой, очень даже повезло: мы знаем, куда они пошли. Так что быстрее, быстрее, Тео!

Началась мшара. Тропа заходила ходуном; ноги только чудом не проваливались в жиденькую, затянутую плесенью и красноватым сфагнумом трясину. Змеевик, взмыленный и взбешенный, ступал след в след, зная, что, если тут кэпкэун не провалился, и он, стало быть, пройдет. За ним следовал не менее взбешенный и вспотевший Тео.

Некоторое время спустя туман начал развеиваться. На небе проявились облака, и где-то даже блеснула звезда. Тео уловил бормотание Змеевика, то тихое, то громче, то снова тише. Парень повторял имя Дики, и в его голосе звучало такое отчаяние и безысходность, что Теодор содрогнулся.

Он оступился и ухнул по колено в мутную бурую жижу, но Змеевик тут же подхватил его и вытянул на сухое место. Решив перевести дыхание, они уселись на маленьком островке.

– Стало быть, вы с Дикой…

Тео впервые за долгое время сказал «Дика». Называть ее Шнырялой при Вике он теперь не мог.

– Нет.

– Нет?

– Я сказал.

– Но она тебе нравится?

Змеевик уставился на Тео так, что тому стало не по себе.

– Она для меня больше, чем друг. – Вика, обычно немногословного, словно прорвало: – Больше, чем сестра. Больше, чем кто-либо. Она умерла из-за меня, понимаешь? Если бы я не попросил ее дать мне имя, если бы отец ничего не узнал, если бы… Но все случилось так, как случилось. И я умер, тоже умер – из-за нее.

Он рывком встал и зашагал вперед, чавкая и хлюпая по следам кэпкэунов.

– Цени свою жизнь, Тео! Не отдавай ее за бесценок, но не бойся отдать за то, что тебе дорого. Пока ты жив, для тебя открыта любая дверь. Для нежителей любви нет. Нет в вашем понимании.

– Мои родители – нежители! – пробурчал Тео, шагая следом.

– У нежителей не может быть детей, – бросил Змеевик. – У нежителей не может быть семей.

– Как так?

– Дорога наша во тьме. Если мы любим, мы можем лишь взяться за руки. Все же остальное – недоступно. Запрещено!

– Но у них была своя спальня… и…

Топь всхлипнула, когда Змеевик круто развернулся к нему.

– Мне жаль, – жестко сказал он.

«Ты ошибаешься», – упрямо подумал Теодор. Но внутри все обмерло то ли от подозрения, то ли от догадки. Все обострил гнев, гоняющий по жилам кусачую, кипящую кровь.

Скоро хляби сменила более-менее твердая земля. Тео и Вик выбрались на нее грязные, перемазанные, и воняло от них, должно быть, до самых небес. Но таки они выбрались. Продрались сквозь Багровую топь, по самому ее кровавому сердцу, и теперь бежали по устью речонки, впадающей в болото, скрытые стеной из камышей и обломанного невесть кем рогоза.

Вик первым заметил густой белесый дым, струившийся к багровому небу. Они вскарабкались на пологий берег, выползли на возвышение и залегли в перелеске. Змеевик лежал рядом к Тео, локоть к локтю, так что одна из его косиц моталась чуть ли не по уху Тео. Прищурившись, оба вглядывались в тени, мелькавшие в перелеске, и тревожно вслушивались в голоса.

51