Что там, за деревянной створкой?
Воображение рисовало пугающие картины. Он и вправду хочет пойти в мир мертвых, в черное сердце Полуночи? «Мне нечего терять», – подумал Теодор. Эта мысль подхлестывала его все путешествие. Вот и сейчас.
– Все-таки… Если вы столько знаете о Макабре, то скажите, мы можем войти в мир мертвых и выйти оттуда?
Дверь пристально посмотрела на Теодора и нехотя протянула:
– Пожалуй, да.
– Выйти живыми?
– Ну, если не решите задержаться в Перевернутом Замке на чай.
– Перевернутом? Это как?
– В Черном Замке Ищи-не-найдешь.
– А как же стих? – робко напомнила Саида. – В стихе, который мы слышали в Золотом Замке, было сказано: «Если жив – не пытайся напрасно».
– Это значит, что дверь в Ищи-не-найдешь не для живых. Стало быть, и открывает ее рука, не имеющая отношения к миру живых. Там только об этом.
– Нежитель? – догадался Змеевик.
Дверь хмыкнула и спросила:
– Ну вы же знаете об Открывателе? И о Ключе?
– Каком?
Металлическая морда насупила брови и оглядела их всех по очереди.
– А те догадались быстрее… Да и вежливее были.
– Кто?
Но Дверь, кажется, не слышала, горгулья снова принялась зевать во весь рот.
– Заспалась, что-то заспалась совсем, – пробормотала она сквозь зевоту. – Надо послушать историю.
«А может быть, – внезапно осенило Теодора, – может, Смерть таки дала нам возможность открыть Дверь в Ищи-не-найдешь? Она не хочет, чтобы выигрыши получили все… Мало победить в Макабре. Исполнить желание – будто еще один тур. Ведь у нас от игры осталось кое-что… А если им можно пользоваться сейчас? Вдруг Смерть смотрит на нас, наблюдая за исходом игры? И соперничество продолжается, так что исполнить свое желание сможет не каждый… а только сильнейший из игроков. Все-таки нас шестеро: Вангели, Алхимик, Саида, Шныряла с Виком и я… Ключ, она говорит».
Теодор засунул руку в карман, потом вспомнил, что переложил дневник в другое место, чтобы не потерять. Он распахнул полы плаща и вытянул из внутреннего кармана тетрадку. Раскрыл ее на последней записи, коснулся впадины в корешке и нащупал нечто маленькое и металлическое. Холодное, будто вытянутое из заледенелой могилы.
Глаза ничего не видели, но пальцы ощущали невидимый предмет, который в лунном свете отбрасывал на страницу тень.
– Только тень его дверь открывает.
Тео вдруг почувствовал, что все смотрят только на него. И Дверь тоже смотрела.
Тень ключа…
– Тео? – позвала Санда.
Он все понял. Вот что открывает дверь в Ищи-не-найдешь.
– Вы сказали, – голос Тео сорвался от волнения, он поднял голову, отбросив рукой волосы с глаз, – сказали, дверь в Ищи-не-найдешь не открывает рука живого. Если я живой, то дверь должен открыть кто-то из нежителей? «Только тень его дверь открывает». Мой ключ – тень. Значит, я должен открыть дверь в Ищи-не-найдешь этим ключом. Но я живой. То есть это должен сделать кто-то из…
Он поглядел на Шнырялу и Вика. Косые глаза Дики блеснули хитрой голубизной.
– Сегодня чудесная ночь для того, чтобы вырастить Смерть-цветок, – неожиданно сказала Дверь.
Тео поскорее упрятал ключ между страницами дневника и вернул книжку в карман. Он чувствовал, как сердце молотом сквозь рубашку, свитер и ткань подкладки бьется по твердой обложке.
– Я пропущу вас в Сад Дверей только при одном условии, – грозно сказала Дверь. Голос ее изменился и теперь вовсе не походил на заспанный клекот подвыпившей тетушки. Он звенел металлом, как и должен звенеть латунный язык. Горгулья насупила брови и заявила: – Вы должны вырастить в моем саду еще один Смерть-цветок.
Черная клумба заколыхалась, потянулась к путникам длинными смоляными листиками, точно руками. Черепа синхронно кивали, словно головы карликовых служанок в черных чепчиках. Теодора обдало холодом.
– Я стою здесь с незапамятных времен, – глухо проскрежетала Дверь, – и гляжу на этот мир так долго, что знаю все звезды наперечет. Знаю все мелодии ветра. Единственное утешение – растить Смерть-цветы и вспоминать то, что они хранят. Одна, я одна умею создавать такие растения. Знаю их секрет.
Кто-то из вас должен вырастить Смерть-цветок, отдав мне одно свое воспоминание. Я закупорю его в хрупком теле цветка, который будет расти здесь годы и века. Тысячелетия. Даже когда память о ваших детях, о детях их детей сотрется и на месте старых городов возникнут новые, а древние кладбища зарастут дремучими лесами, где барсуки и лисы выроют норы, память о том, кого вы потеряли, будет здесь. Стоять посреди Полуночи, качаясь на восточном ветру, и кивать звездам. Память останется навсегда. И я буду хранить ее, слушая эту историю раз за разом, год за годом, за веком век, когда ваши настоящие голоса померкнут. Всегда. Ибо время – это плоский круг.
От этих слов Тео стало не по себе. Все мимолетные события, из которых складывалась жизнь, показались лишь красочными лоскутками ткани на ветру. Он представил себе то будущее без времени и пространства, о котором говорила Дверь.
Когда-нибудь не станет его. Не станет ничего.
– Выбирайте, кто это сделает.
Тео очнулся и вздохнул, с наслаждением ощущая бурление горячей крови в жилах. Тело ныло, ноги гудели от долгого пути, но мир плескал цветами и красками. Сейчас он жив. Это важнее всего. И сейчас нужно действовать. Он поглядел на спутников. На него уставилось три пары глаз – зеленые, голубые и серые, которые роднило одно: испуг и растерянность.
Дверь терпеливо ждала.
– Я не знаю… – начала Саида. – Как мы?..
Змеевик опередил:
– Кубики! – Он достал свою игральную кость Макабра – светящийся зеленый кубик. – У кого выпадет меньше, – проговорил Вик. Он встал на колено и кинул кубик. Кость, сверкнув зеленым, упала на землю, немного прокатилась и замерла. – Три.