Путешествие в полночь - Страница 70

Он резко поднял руку и принялся вытирать глаза, размазывая влагу по щекам, глубоко втягивая холодный воздух, чтобы успокоиться. Никто хоть не видел?

Тео почувствовал, что не один. Кто-то рядом.

Он чуть повернул голову и заметил по правую руку Вика.

– Все в порядке? – тихо спросил парень.

Рядом с Виком стояла Шныряла, покачивая ножом и взволнованно глядя то на Тео, то на Дверь. Теодор мельком удивился: он даже и не слышал, как подбежали друзья. Он что-то говорил? Вскрикивал?

И еще. Чья-то рука на левом локте. Теодор повернулся. Снизу вверх на него вопросительно смотрела Санда.

– Тео…

Теодор быстрей поднял руку и снова смахнул слезу, но поздно – девушка все равно увидела. Глаза наверняка красные. Тео судорожно сглотнул и прокашлялся.

Он раскрыл ладонь. Фасолина треснула. Из-под белой глянцевой шкурки выполз бледный изогнутый корешок, а кверху тянулся маленький черный росток, на стебельке и двух листиках которого блестели капли. Слезы Тео…

– Ты дал жизнь Смерть-цветку, – торжественно объявила Дверь. – И теперь это воспоминание – в нем, и как только ты посадишь цветок, то отпустишь его и никогда больше не вспомнишь тот день.

Теодор не хотел расставаться с памятью. Снова. Особенно потому, что это был счастливый день. Один из лучших. Сердце заныло. На шатких ногах Тео подошел к краю поляны, встал на колено. Левой рукой раскидал влажные комья, вырыл ямку и потянулся опустить туда фасолину. Жуткие чашечки ближайших цветов склонились, точно няньки, над маленьким ростком.

В последний момент Тео почему-то задержал руку.

– Это будет хороший цветок, – сказала Дверь. – Самый высокий в саду. Потому что твое воспоминание не об одном, а о двоих ушедших из жизни. О двоих, которых ты потерял…

Тео шмыгнул носом.

– Двоих? А Север? – Он закашлялся, горло перехватило. – Севера тоже нет.

– Да, – помедлив, согласилась Дверь. – Его тоже нет.

– Почему тогда о двоих, если о троих? Я ведь… У меня больше никого не осталось. Вся моя семья, даже мой филин…

Горло саднило. Дверь хранила молчание.

– Это воспоминание о двоих мертвецах.

– Что?

Теодор развернулся на колене, впившись в горгулью яростным взглядом. «Чертова карга, хватит говорить загадками! О чем ты?»

– Ты потерял не всех.

У Теодора перехватило дыхание. «Не всех?!» Что она хочет этим сказать? Он слышал, как Кобзарь подсказывал: родителей похитила Смерть. Различил в песне кобзы звук лисьих шагов и скрип Двери. Если б не это, черта с два он бы участвовал в Макабре! Какие еще желания ему нужны? Да ничего ему не нужно, только вернуть своих родителей! Только это! Зачем ему золото, власть, зелья?!

В городе похищали людей, Смерть похищала, чтобы оставить на местах пропажи игральные кости! Она же похитила родителей, так сказал Кобзарь!

Точнее, не сказал. Дал понять. Песней.

Теодор нахмурился. Могло быть так, что родителей не похитили? Или… Или же…

Звук лисьих шагов. Скрип двери. Смерть.

На месте исчезновения родителей он нашел только одну кость. Это беспокоило. Он все ломал голову, может, ошибается – ведь костей должно быть две. За две пропажи! Но потом отбросил эту мысль и забыл. Кобзарь дал понять: чтобы вернуть родных, нужно участвовать в Макабре! Или он имел в виду, чтобы вернуть одного из родителей, нужно участвовать в Макабре?

Вечные недомолвки. И Кобзарь туда же. Одни загадки, которые только путают, только ведут куда-то вдаль по лабиринту сомнений, версий, намеков.

– Кто-то из них… жив?

Дверь молчала.

Ярость хлестнула по ушам, как удар обидчика, и Тео вскочил на ноги.

– Отвечай!

Он бросился к Двери, оттолкнув Змеевика. Он должен выяснить! Хватит с него этих загадок! Хватит Макабра! Хватит лжи и обмана!

Теодор со всей силы пнул порог и зло вперился в металлическое лицо нос к носу. Горгулья, сузив глаза, глядела в ответ. Кровь Тео кипела, бурлила, хлестала через край.

– ОТВЕЧАЙ, Я СКАЗАЛ!

– Теодор! – испуганно закричала Саида, но он отмахнулся.

Кулак сжался, готовый ударить по Двери, лишь бы та раскрыла упрямый рот и сказала правду. Тео нужна правда. Не намеки, а правда! Ярость была так сильна, что в глазах помутилось и потемнело, и Теодору почудилось, еще чуть-чуть – и цвета вновь погаснут, и мир канет во тьму.

– Если ты повредишь Смерть-цветок, – медленно и угрожающе произнесла Дверь, – я никогда тебя не пропущу. Пусть ты выплачешь целое ведро слез. Пусть будешь валяться в ногах, умоляя пропустить. Ты не откроешь эту дверь ни мечом, ни огнем. Я потратила много сил, роясь в твоей памяти, дала частичку своего волшебства новому Смерть-цветку. Если ты его не посадишь, ты никогда не войдешь в меня. Ни ты. Ни твои друзья. Никогда.

Саида испуганно ахнула, а Шныряла присвистнула. Теодор опомнился. Он разжал кулак, в котором сжимал несчастный росток, выращенный на собственной крови и слезах. Один из двух маленьких черных листиков был обломан. Страх сжал сердце Теодора, но гнев еще клокотал и бушевал внутри.

– Ответь. – Тео сглотнул комок и шмыгнул носом. Он ссутулился, на сердце камнем навалилась печаль. – Ну ответь. Пожалуйста.

Тео осторожно поправил росточек, огромным усилием придавил злость, запихнул в коробку, чтобы она не вырвалась наружу чудищем, – а он знал, что бывает в такие моменты.

Ничего хорошего.

– Я умею находить в памяти воспоминания о мертвецах, – чуть мягче заговорила Дверь. – Только они могут взрастить Смерть-цветок. И чем сильнее воспоминание, чем больше значил для тебя умерший, тем красивее, выше и пышнее куст. И да, на том воспоминании вырастет красивейший из Смерть-цветов. Там мертвых двое.