Путешествие в полночь - Страница 69

Теодор протестующе вскинул голову:

– Не хочу. Эти деревенские совсем чокнутые.

– Ну-ну, Тео!

– Мам, они обзываются! – Мальчик насупился и тронул синяк на скуле. – И дерутся!

Лазар и Мария переглянулись.

– Они считают, что я какой-то другой и меня надо прогонять. Ну и не хочу я с ними дружить! Я… я лучше с филином буду дружить. Он точно не станет давать подзатыльники!

Лазар положил мешочек на стол, в круг закатных лучей. Подтянул стул и сел перед Тео. Теодор поежился. Мать внезапно заинтересовали ковшик и полотенце.

– Теодор, – вздохнул отец, – понимаешь, мы… особенные. И ты тоже.

– Они говорят, ты… – Теодор запнулся.

– Ну?

– Говорят, ты – чудовище.

Теодор испугался того, что сказал. Испугался, что отец разозлится, хоть Лазар был спокойней воды. Но отец и бровью не повел, только сузил глаза.

– Может, я и перекидыш. Но по-прежнему человек. – Лазар коснулся пушистой головы нахохлившегося филиненка грубыми, мозолистыми пальцами. – Может, не все люди смогут тебя понять. И ты не всех поймешь. Просто не забывай: какими бы разными вы ни были – богатыми, бедными, старыми или молодыми, – среди людей найдутся те, кто окажется таким, как ты. Кто тебя поймет лучше, чем другие. Понимаешь?

Тео казалось, он понимал. А может, нет. Скулу саднило.

– Тео, ты мальчик храбрый. Из деревенских кто-нибудь заберется на Волчий уступ в полночь, а? – Отец усмехнулся. – Но все-таки запомни: у тебя в жизни будет много трудных моментов. И ты не должен – слышишь? – не должен бороться в одиночку.

Тео прижал к груди филина, потупившись и продолжая тихонько наглаживать взъерошенный комок.

– Пусть дерутся, пусть обзываются. Однажды ты встретишь тех друзей, которые примут тебя таким, какой ты есть. Люди, они как осколки разбитых кувшинов. Некоторые откололись от одного кувшина, и их можно склеить. А какие-то не подходят друг другу, сколько ни крути. Вот и эти ребята такие. Не твоя компания. Но это не значит, что кто-то из вас плохой.

Тео шмыгнул носом.

Когда Лазар поднимался на ноги, он выдохнул мальчику на ухо так, чтобы не слышала мать:

– Не нужно бороться в одиночку.

Он похлопал Тео по плечу. Едва заметно кивнул Марии, но та лишь покачала головой.

– Кстати, – Лазар поднял указательный палец, – я тут собираюсь на Сычий перевал, нужно поискать кое-какой травы. Могу взять с собой, как только твой филиненок освоится.

Сердце Тео так и подпрыгнуло в груди. Он излазил уже все окрестности, но на Сычий перевал его не пускали.

– Ура!

Тео подпрыгнул от счастья и заплясал по комнате, шлепая по гладким доскам босыми ногами.

– Ну и отлично, – улыбнулся Лазар. – Все будет хорошо. Не всегда в жизни гладко, бывают пакостные дни… Но ты мальчишка хороший, кто бы что ни говорил.

Лазар провел ладонью по волосам Тео, что делал очень, очень редко. Сердце мальчика смущенно и радостно екнуло. Мама отложила ковшик и подошла ближе.

– Как ты его хоть назовешь? – Она кивнула на шебурша-щийся комочек.

Тео задумался:

– Север.

– Север? – Мария вскинула брови. – Бог ты мой, какая красота. А может, Пушок?

Она засмеялась, Лазар тоже заулыбался. Но Тео обиженно надулся:

– Ну, мам! Какой еще Пушок?

– Ты только посмотри, он же такой маленький, пушистенький…

– Это сейчас, – запротестовал Теодор. – А когда вырастет, будет другим! Мам, ты же знаешь, какие филины огромные?

– Взрослый филин в размахе крыльев почти с меня ростом, – кивнул Лазар. – Птица серьезная.

«Вот-вот! – радостно и гордо воскликнул про себя мальчик. – Слышал, Север? Будешь ростом с папу! Все будет хорошо, я тебя сберегу».

Теодор поглядел в окошко. Солнце садилось далеко за курганами, окрашивая могильники в оттенки розового и перламутра. На пригорке желтела россыпь мелких точек. Наверное, одуванчики. Лазар, Мария и Тео стояли втроем, близко друг к другу. Мама с папой переглядывались, улыбались – что было не так уж часто, и Теодора переполняло такое счастье, безграничное, светлое и вечное, что ему казалось, будто солнце опустилось не за горизонт, а в живот – так внутри покалывало и щекотало. Он поглаживал Севера, переглядываясь с родителями, и мама все говорила, что птенца можно назвать еще Лапкой или Пушинкой, но Тео упрямо повторял выбранное имя…

Он тихонько гладил вздрагивающее крыло.

«Север? – позвал Тео, отчего-то решив, будто филин может читать мысли. – Слышишь, а? Не знаю, как тебя назвали родители, наверное, каким-то Ух-ухом, но я тебя буду звать Север. А меня зовут Тео. Теодор Ливиану. Ну не брыкайся, не щелкай клювом? Я же твой друг. А если я сказал, что друг, ты не волнуйся: с тобой будет все хорошо. Я не сделаю тебе больно. Честно. Я не предаю друзей. Слышишь? А ты теперь мой друг!»

Все заволок туман. Теодор вдруг ощутил, что вокруг темно и промокшим ногам зябко, а впавший живот бурчит от голода. Заледенелая рука держала вовсе не теплого птенца, а пульсирующее семечко. Все это оказалось видением. Сном наяву. Было давным-давно, много лет назад, и этот вечер угас среди курганов и сосен…

Его не вернуть. Никогда.

Сейчас Тео взрослый. Его дома нет: теплую бревенчатую лачужку спалили дотла. Папа и мама исчезли. Умерли. И Север…

Теодор почувствовал, как из глаз брызнули слезы, горячие, обжигающие, он пытался их сдержать, но не мог. Он думал о том маленьком птенце, крошечном комке пуха, которому пообещал быть другом навсегда. Пообещал защищать, пообещал быть рядом. Севера, превратившегося в грозную птицу, которую он вырастил, делая все, что говорил отец… он не сберег.

Тео вспомнил, как стоял возле сгоревшего дома. Вспомнил ярость на людей, которую тогда испытывал. Несправедливость. Обиду. Жажду мести. Тео вдруг захлебнулся воздухом и понял, так нельзя. «Хватит!»